‒ Сердце у меня не дрогнет... ‒ пробормотал Годзилла с таким видом, словно обдумывал что-то очень важное, и потер лоб. ‒ Значит, уцелел Гладик... Не знаю, как, но уцелел... Выходит, не поднялась рука у...
Он не договорил и посмотрел на притихшего Гранату. Опять с силой потер лоб, расстегнул ворот темно-синего комбинезона, будто ему вдруг стало очень душно. И сказал убежденно:
‒ Это он тебя послал, носяра.
И вот тут-то Граната даже насамогоненными своими мозгами, стремящимися не думать, а спать, отчетливо понял: Юрий Гальс убивать его не будет. Ничего не даст Юрию Гальсу убийство сослуживца. Поскольку есть еще живой и здоровый Крис Габлер, который знает о преступной деятельности Годзиллы и до которого дотянуться отсюда, с галеры, невозможно ‒ ни придушить, ни утопить...
Граната молчал, злорадно и торжествующе, и взгляд его, вероятно, был достаточно выразительным, потому что Гальс с досадой плюнул на пол.
‒ Ай-яй-яй, ‒ укоризненно сказал Мхитарян. ‒ Как некультурно.
‒ Замолкни, ‒ мрачно посоветовал уроженец Минохи и принялся сосредоточенно грызть ноготь.
Без своего обычного хохота он казался совсем другим, словно его подменили.
‒ То "не молчи", то "замолкни", ‒ сказал в потолок Граната. ‒ Ты уж как-то определись.
Годзилла никак не отреагировал на это замечание и продолжал грызть ноготь. С умственной деятельностью у Гранаты были затруднения ‒ все-таки последняя порция горячительного, как обычно, оказалась лишней, ‒ однако он полагал, что знает примерный ход мыслей темнокожего файтера.
"Каким-то образом Крис Габлер умудрился остаться в живых, ‒ так, должно быть, рассуждал Годзилла. ‒ И проследил, куда я направляюсь. А чтобы не светиться самому, повесил мне на хвост Мхитаряна. А зачем? Почему Габлер сразу не сдал меня твинсерам? Да потому что сам захотел поиграть и наварить на этом. Значит, твинсеры ничего не знают, и значит ‒ есть шанс".
‒ Да, Юрик, твинсы ничего не знают, ‒ сказал Граната. ‒ Пока не знают. И поскольку я обделался по полной программе, тебе, возможно, удастся передать свою штукенцию кому надо. И для этого и убивать меня не нужно, ‒ поспешно добавил он. ‒ Запер в ванной после посадки, и все дела. Но тебе-то это все равно не поможет, тебя же все равно возьмут, рано или поздно. Куда ты из Вилки-то денешься? На кой хрен ты вообще связался с этими сепаратистами? И когда успел-то, Юрик? Что, деников обещали немерено? И что ты с этими дениками делать будешь за решеткой? На кой они тебе там? А впаяют тебе, думаю, немало. И против кого, Юрик, эту военную разработку намечали использовать? Да против тебя же, чудак! Тебе что, мирная жизнь надоела? Ощущений колючих захотелось? Так ушел бы из Стафла и занимался себе экстримом. У тебя, Юрик, только один нормальный выход ‒ прямо сейчас, отсюда, связываться с твинсами, колоться и сразу в порту им сдаваться. Это тебе в большой зачет пойдет, Юрик, в очень боль... Ты чего?
Разливавшийся соловьем Граната только сейчас заметил, что Годзилла уже давно не грызет ногти, а всем телом подавшись вперед, вовсю пялится на него. Так, что его глаза, и без того навыкат, чуть не падают на пол.
‒ Ты чего? ‒ с опаской повторил Мхитарян.
‒ Это тебе кто сказал про сепаратистов? ‒ спросил минохианец. ‒ Гладик?
‒ Гладик, ‒ не стал отпираться Граната. ‒ А что тут такого? Я как-то, недавно, уж и не помню где, смотрел тивишник... Так там этих сепаратистов ругали в хвост и в гриву. Ну неужели непонятно, что задавят их, не дадут подняться? Стафл и будет давить, вместе с твинсами. Они что, против Стафла выстоят? Замучаются выстаивать. А ты к ним качнулся. Мозги-то проветри, Годзик.
‒ Дурень ты, носяра, ‒ сказал Годзилла и наконец-то привычно хохотнул, блеснув зубами. ‒ Какие, на хрен, сепаратисты? Ты думаешь, я каким-то придуркам мог продаться? Да я их, если что, первым давить буду, пусть только рыпнутся! Я тебе что, Иуда какой-то или как? Никаких военных разработок! Тут, ‒ он ткнул носком бегунца в нэп, ‒ совсем другое лежит. И сепаратисты тут совершенно ни при чем, носяра.
‒ Не понял... ‒ совершенно искренне изумился Граната. ‒ А Гладик говорил, ты сепаратистам какую-то секретную новинку намылился притаранить.
На самом деле Габлер говорил, что Годзилла отправился в путь с простым сувенирным изделием, но Мхитарян не собирался расстраивать минохианца. Да тот, скорее всего, и не поверил бы.
‒ Никакую не новинку, и никаким не сепаратистам. Заруби это на своем клюве, файтер!
‒ А зачем же ты тогда Гладика собирался прикончить? ‒ растерянно спросил Граната.
Годзилла легко поднялся из кресла, словно был не здоровенным парнем, едва проходящим в дверь и способным руками гнуть подковы, если бы таковые применялись в Стафле, а крохотной птичкой наподобие тех же круглохвосток.
‒ У нас... у меня просто другого выхода не было, ‒ ответил он. ‒ И скажу тебе честно, я готов и за решеткой посидеть, лишь бы сделать то, что я должен сделать. А еще я тебе вот что скажу, носяра: врешь ты, и твинсы уже обо мне, конечно, знают. И будут меня караулить. А тебя Гладик послал за мной присматривать. На всякий случай, чтобы я, значит, на полпути не выпрыгнул. Что, не так?
Граната молчал.
‒ Знают твинсы, знают, ‒ повторил Годзилла. ‒ Только не выйдет у них ничего, я уж постараюсь.
Он шагнул к Мхитаряну и наклонился над ним. Граната посмотрел ему в глаза и с замиранием сердца подумал, что Годзилла все-таки прикончит его. На всякий случай. Или с досады на жизнь свою, не так сложившуюся.
‒ Ты извини, Гамлет, ‒ сказал Юрий Гальс. ‒ Как говорится, ничего личного, но вырублю я тебя надолго, как учили. Хотя, надеюсь, к посадке оклемаешься.